Роман века - Страница 44

– Значит, вас нет, – твердо вывела я. – Не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет, но вас быть не может.

– Почему, ради бога?

– Потому что я вас выдумала. Я очень подробно придумала нечто похожее на вас. Кажется, за исключением одной единственной черты, вы обладаете всеми остальными, и лично я считаю все это глупой шуткой. Вы настолько превосходите мое воображение, что должны были быть чуть менее прекрасны, вы действительно слегка переборщили. Может, вы из пробирки?

– Не думаю. Мне кажется, что меня сделали абсолютно естественным способом. Очень интересно, какой черты мне не хватает?

Он с интересом наблюдал за мной, на лице его появилась усмешка и будто бы слабое отвращение. Я не собиралась выдавать, что отсутствующей чертой было несоответствующее отношение ко мне. Он на меня не бросается…

– Теперь ситуацию может спасти только одно, – сообщила я, забыв о его вопросе. – Вы должны оказаться бандитом, преступником, маньяком и изнасиловать меня где-нибудь под кустом, однажды темным вечером. Тогда бы я считала, что все идет своим чередом, мир стоит на своем месте, а действительность лишена всяких отклонений.

– Мне на самом деле жаль, что я не могу удовлетворить вас в этой области. Я не преступник и не маньяк и с неприязнью отношусь к идее изнасилования. Нельзя ли как-нибудь обойтись без этого?

– Не знаю, может, вы чем-то это замените…

Собственно говоря, нетрудно было догадаться чем. Он занимался мною не без повода, не имело никакого значения, делал он это по поручению пана Паляновского или полковника. Обоим бы не понравилось мое отступление от роли Басеньки, которая уже давно стала камнем на моей шее. Если бы я не впуталась в эту любовно-контрабандистскую историю, теперь бы я могла действовать от себя, не боясь, что поврежу этим не только себе, но и государственной организации, которая не замедлит поблагодарить меня за любознательность. Да и выглядела бы я чуть по-другому…

Он смотрел на меня так, будто я по-другому и выглядела.

– Я могу еще и коз доить, – вежливо сообщил он. – Если вас интересует полный диапазон моих способностей…

– А коров? – невольно вырвалось у меня.

– Коров легче.

– Даже если бы вы доили гиппопотамов, это не объясняет мне, почему вы гуляете по этому паршивому скверику. Здесь нет скота…

– Гиппопотамы – не скот.

– Матерь божья! Ну носороги! Все равно! Их здесь тоже нет. Я уже давно задумывалась над тем, что вы здесь делаете. Вы живете рядом?

– Да, в двух улицах отсюда.

– Давно?

– Сейчас, дайте подумать… Около тринадцати лет.

Мысль о том, что я сама живу здесь пятнадцать и непонятно, каким чудом до сих его пор не встретила, привела к тому, что на мгновение я потеряла нить разговора. С трудом я вернулась к теме и приготовилась к самому худшему, лишь бы рассеять хоть часть сомнений.

– И вы бываете здесь систематически? Интересно, не замечали ли вы меня раньше, например, месяца два назад, или в прошлом году. Это не значит, что я должна была бросаться в глаза, но случайно?..

Он молчал так долго, что внутри у меня все сжалось.

– Я гуляю здесь не так давно, – произнес он наконец. – Я люблю думать на ходу, а этот скверик по пути… Я замечал вас, конечно, несколько раз…

Он снова замолчал. Давление внутри нарастало. Сейчас он скажет, что это была не я…

– У меня странное ощущение, – неуверенно сказал он. – Будто в вас что-то изменилось. Два месяца назад вы выглядели как-то иначе, причем я не могу объяснить себе, в чем разница. Если честно, я все время хочу об этом спросить, но не знаю, будет ли это вежливо с моей стороны?

Это звучало искренне. Так искренне и невинно, что я замолчала. Меня с силой циклона тянуло выложить правду. Удержалась я из последних сил, почувствовав, что не смогу выдавить ни капли лжи. Я вспомнила, что это не он должен был меня расспрашивать, а я.

– Вам обязательно быть таким наблюдательным? – упрекнула я его. – По-моему тогда я была тупее, а в последнее время ко мне вернулась острота ума. Как видно, это отражается и на всем остальном.

– Так мне и показалось, но я не осмелился об этом сказать. Эта усиленная острота ума отражается на всем вашем поведении, или ограничивается только прогулками и территорией скверика?

– Ни разу в жизни я не вела такой неудобной беседы! – от всего сердца вырвалось у меня, прежде чем я успела удержаться.

– Вы ее сами начали.

– Ладно, но я начала, чтобы узнать что-нибудь про вас! А вы выворачиваете все наизнанку и расспрашиваете про меня!

Он вдруг развеселился.

– А может, вы хотите узнать не про меня, а про то, что я знаю о вас? Я как раз ничего не знаю и тоже хочу узнать.

– Теперь вы врете. Так, что земля стонет, – недовольно сказала я. – Как вы согласились с той невыносимой мерзостью, о которой рассказывали позавчера…

– А вы? – отпарировал он, чем пригвоздил меня окончательно.

Кафе закрылось, мы вышли, меня, конечно, уже попустило, мы продолжили разговор и неразбериха моих чувств достигла зенита. Блондин, и какой блондин. Боже, какой кошмар подстерегает меня теперь?!.

Из раздумий меня вырвало дикое рычание Польского радио. Муж еще не спал, он сидел в гостиной, пришивал пуговицы к рубашке и слушал третью программу. Стекла дрожали.

– Зачем ты так рычишь? – спросила я со злостью. – Глухой что ли? Ты слушаешь этот ящик так, будто хочешь свалить стены Иерихона. Это обязательно?

– Конечно, обязательно, а ты как думала? – обиделся он. Мачеяк приказал. Мне это самому не нравится, уши пухнут, но он так любит. Он просил шуметь ежедневно, в крайнем случае каждый второй вечер…