Роман века - Страница 32

– Ну, хорошо, – согласился он. – Допустим, что вы правы, хотя, по моему мнению, вы сильно преувеличиваете. Но я не понимаю, в чем мешает моя внешность.

– В приставании к вам, – объяснила я. – Я не могу приставать к человеку, у которого по горло цепляющихся к нему женщин. Для меня вы неописуемо привлекательны совсем в другом смысле.

От этого другого смысла я полностью обалдела, потому что осознала, что не могу высказать ему ни своих взглядов, ни причин, по которым такой человек как он для меня бесценен. Моя страсть к сенсациям, загадкам и тайнам должна была остаться необоснованной, как же ему объяснить, что я про все это пишу, если я ничего не пишу, я Басенька, я грызусь с мужем и делаю узоры для тканей! Сбить его с темы было очень трудно, в довершение ко всему он нравился мне все больше, а мне казалось, что я ему нравлюсь все меньше, и себе нравлюсь все меньше, и вообще я попала в такую умственную трясину, вытащить меня из которой не мог ни один человек.

– Из того, что вы сказали следует, что вы любите таинственные события, – сказал он таким тоном, в котором едва чувствовалось неодобрение. Меня удивило то, что из того, что я говорю, для него вообще что-то следует.

– Люблю, – согласилась я. – А вы нет?

– Нет. Не вижу в них ничего привлекательного. Обычно они бывают очень мучительными.

– Возможно, но страдать я тоже люблю. К счастью складывается так, что на протяжении всей жизни меня встречают сенсационные идиотизмы, невыносимые для нормальных людей. Это случается настолько часто, что слишком долгое спокойствие всегда кажется мне подозрительным.

– И вам еще мало? Вы надеетесь на большее?

– Конечно! Развлечений всегда не хватает, а спокойная жизнь отнимает у меня трезвый ум и хорошее настроение.

– Вы не похожи на человека которому не хватает трезвого ума и хорошего настроения…

– Откуда вы знаете, на кого я похожа, если смотрите на меня в темноте?

– А откуда вы знаете, как я выгляжу? Кроме того достаточно перекинуться с вами несколькими словами, чтобы узнать некоторые ваши особенности, даже в полнейшей темноте. Люди настолько переполненные жизнью как вы, встречаются очень редко.

– Вы говорите об этом так, будто считаете громадным недостатком, – критически заметила. – Активность характера всегда казалась мне достоинством.

– Мне тоже. Возможно вы почувствовали в моем тоне некоторое неодобрение, потому что, говоря об этом, я одновременно думал о способах расходования подобной энергии и активности. Способах, которые могут привести к довольно плачевным результатам…

Мне показалось, что в царящий во мне хаос вторгся спасительный луч света. Боже мой, о чем он говорит?! Что он имеет ввиду?! Может он знает про аферу Мачеяков?!.

Я вдруг утвердилась в дурацком убеждении, что он знает, что я не Басенька, знает тайну всего предприятия и дает мне это понять. Он имеет что-то общее со всем этим, хотя известно, кто он, то есть не известно кто он, то есть не известно, что он здесь делает, то есть известно, что он здесь делает…

Я окончательно запуталась в собственных впечатлениях и в том, что известно, а что неизвестно. Кто он вообще такой, кто? Должен же он быть кем-то…

– Кто вы, собственно, такой? – спросила я, прежде чем успела себя удержать. – Случайно не журналист?

– Да, – очень спокойно ответил он. – Я журналист.

Искусство мышления временно стало абсолютно для меня недоступным. Меня несло нечто такое, чем, насколько я понимала, следовало управлять, но я была не в состоянии.

– И кто еще?

Он некоторое время молчал.

– Кто еще? Например, рыбак.

– Извините, кто?..

– Рыбак.

– Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что любой нормальный человек спросил бы, какого черта он должен быть кем-то еще. Он отвечает так, будто это естественно…

– Какой рыбак? – неуверенно спросила я. – Который стоит над Вислой и мочит в воде удочку?

– Это рыболов. Обычный рыбак, такой, который плывет на промысел и ловит рыбу в море.

– У вас очень разные профессии… Может, вы кто-то еще?

– Возможно. У меня очень разнообразные интересы. Особенно сильно меня интересуют последствия необдуманных и непредсказуемых действий, происходящих от избытка неконтролируемой энергии.

– И вы стараетесь противодействовать им?

– Стараюсь, как могу.

– Тогда у вас очень много работы…

– Да, не жалуюсь.

Что-то страшное толкало меня дальше.

– И по воле обстоятельств вам приходиться вмешиваться в разные дурацкие истории, – осторожно продолжила я. – Наверняка, сенсационные и таинственные? И вам это все бесконечно надоело и вы предпочли бы полный покой?

– Вы очень неплохо это определили. Может слегка упрощенно, но довольно точно.

– Значит, вы являетесь моей противоположностью. Мне это не надоело и я не желаю полного покоя…

– И поэтому вы встреваете во все, что подворачивается?

Я вросла в землю. Мы стояли под фонарем, лицом друг к другу. Он смотрел на меня взглядом, наполненным вежливым интересом, с каменно-спокойным лицом. Вместо того, чтобы напрячь мозг, разгадать, понять, расшифровать, что означает то, что я услышала, я чувствовала только одно – он смотрит не на меня, а на лицо Басеньки. На эту дурацкую челку, на идиотскую родинку, на агрессивные брови и недовольный рот…

Первое, о чем мне наконец-то удалось подумать, что мое отупение не имеет границ и я с ним не справлюсь. Затем я решила, что всегда приятнее иметь такого противника, как этот, чем какого-нибудь урода. Потом я стала сомневаться, действительно ли он мой противник. Потом я решила продолжать играть роль и скрыть правду, которую минуту назад я чуть не выболтала.